…ание ее было заимствовано Г. из древнехристианской легенды, сохраненной нам народным преданием и средневековыми хрониками, в том числе и древнерусскими "Цветниками", и состоит в том, что раскаявшийся на кресте разбойник в младенчестве прикоснулся к груди Богоматери и получил от нее каплю исцеляющего молока. Эта-то капля, хранимая его организмом, и заставила его на кресте вспомнить о далеком детстве и обратиться к распятому Спасителю с мольбой о прощении. Взяв эту легенду сюжетом своей поэмы, Г. дополнил ее целым рядом разнообразных эпизодов, заимствованных им из апокрифических сказаний, преданий и песнопений церкви, почерпнутых из Евангелия, творений св. отцов, житий святых и т. п. Порою эти подробности и длинноты делают поэму тяжеловесной и не вполне выдержанной, что и составляет один из ее главных недостатков. Ко второму периоду литературной деятельности Г. относится и его знаменитое стихотворение "Москва", начинающееся словами: "Город чудный, город древний". Оно было напечатано в первой книжке "Москвитянина" за 1841 год. В 1847 г. по случаю 700-летия Москвы Г. написал драматическую пьесу и поставил ее на сцене.
В 1853 г. состоялось переселение Г. из Москвы в С.-Петербург. Жизнь его, впрочем, этим переездом почти не была нарушена, так как и в Петербурге в его квартире продолжались те же литературные понедельники, что и в Москве, собиравшие вокруг успевших уже постареть супругов многих писателей и ученых. Изменилась только обстановка этих вечеров, так как, благодаря получению женой Г. большого наследства, материальные средства поэта к этому времени значительно возросли. Ф. Н. Глинка проводил в Москве и в С.-Петербурге обыкновенно только зиму, на летние же месяцы уезжал в какое-либо из имений жены, то в Орловскую, то в Тамбовскую губ., то, наконец, с конца 40-х годов в село Кузнецово, в 50 верстах от г. Твери, в имение матери жены, перешедшее потом к Авдотье Павловне и ею по купчей крепости переданное мужу. В январе 1854 г. было напечатано патриотическое сочинение Г. "Ура! на трех ударим разом", написанное им еще в половине 1853 г. при появлении первых слухов о войне, но ходившее сперва в многочисленных списках, так как цензура не пропускала его до окончательного разрыва с союзными державами. Платя дань мистическому настроению своей лиры, Г. в это же время переложил стихами книгу Иова и выпустил в свет в 1859 г. в Петербурге это переложение под заглавием "Иов, свободное подражание священной книге Иова"; оно, по-видимому, было осуществлено поэтом также при близком сотрудничестве Авдотьи Павловны, которая и вообще довольно деятельно помогала мужу в его литературных работах, в особенности же на духовные темы. Ко времени петербургской жизни Г. относится и его увлечение спиритизмом, увлечение, явившееся лишь результатом дальнейшего развития мистических настроений поэта. При помощи одной из своих знакомых, игравшей роль медиума, Ф. Н. вступал в переписку с духами, вызывая то патриарха Никона, то пророка Иоиля, то Михаила Архангела, Наполеона и др. Духи отвечали ему как по-русски, так и по-французски. Г. вообще немало времени уделял так называемым тайным наукам, стараясь постичь тайну бытия, законы природы, жизни и смерти. Еще в 1824—1825 гг. он занимался изучением магнетизма, и до конца жизни интересовался им и многих магнетизировал.
Петербургский период жизни Ф. Н. Глинки продолжался до 1862 г., когда, покинув столицу, он переселился снова в Тверь, где был избран дворянством почетным попечителем Тверской губернской гимназии. В следующем году он лишился своей жены, кончина которой сильно опечалила и поразила 74-летнего старца; для близких Г. лиц казалось, что он вряд ли переживет свою супругу, умевшую окружить жизнь поэта нежными заботами. Но после первых месяцев горя, Ф. Н. скоро оправился духом, даже как-то обновился, почувствовав свою свободу, и в нем с новой силой воскресла энергия и подвижность. Не переставая следить за литературой и событиями общественной жизни, Г. уделял время и силы разным общественным обязанностям. Будучи избран, почетным членом Тверского губернского статистического комитета, Ф. Н. довольно аккуратно посещал его собрания и нередко помогал комитету своими собственными средствами в осуществлении его предприятий, жертвуя деньги на производство научных работ и исследований (на исследование К. В. Пупаревым верхневолжской флоры, на командировку секретаря комитета на статистический съезд в Петербурге). 18 февраля 1866 г. Г. был избран почетным членом Общества любителей российской словесности, и 27 февраля того же года это общество устроило, по случаю исполнившегося накануне 50-летия со дня избрания Г. в члены Общества, публичное заседание, на котором H. В. Путята и А. А. Котляревский прочли речи о литературной деятельности юбиляра; сам Г. не присутствовал на заседании по нездоровью. В 1875 г. Ф. Н. был избран гласным Тверской городской думы и членом комиссии для исследования воды в реках Волге и Тьмаке. Кроме того, он оказывал деятельное содействие основанному еще его женой благотворительному обществу "Доброхотной копейки" и с 1863 г. до кончины состоял председателем этого общества. Надвинувшаяся старость отразилась, конечно, на литературной деятельности поэта, но поэтический пыл не покидал его и он продолжал отзываться стихами почти на всякое общественное или лично его касавшееся событие. Стихами он проводил в могилу свою жену, стихами "Уже прошло четыре века" отозвался на объявление новой войны с Турцией, со стихотворными же спичами выступал он на различных вечерах, в собраниях, на званых обедах, пикниках, при проездах Высочайших особ и в других торжественных случаях И в Твери Ф. Н. продолжали навещать старые друзья-приятели литераторы и ученые. В 1872 г. его посетил М. П. Погодин, относившийся с особым уважением к его литературным заслугам и предпринявший даже в 1869 г. издание полного собрания его сочинений.
Литературная патриотическая деятельность Г., характеризующая в особенности вторую половину его жизни, снискала ему расположение Императора Александра II, который в ознаменование своего особого благоволения к Ф. Н., пожаловал ему 19 марта 1864 г., в день исполнившегося пятидесятилетия со взятия Парижа, орден св. Станислава l ст., а в 1872 г., когда Г. поднес ему свои вновь изданные сочинения, отблагодарил его орденом св. Анны 1 ст.
Помимо чисто литературной деятельности за Ф. Н. следует признать также и научные заслуги. Из наук его наиболее интересовала история, по преимуществу археология. Еще в 1811 г. ему было поручено смоленским губернским начальством содействовать Высочайше утвержденному тогда "Обществу истории и древностей Российских". Вероятнее всего эти занятия и послужили тем первоначальным толчком, который побудил Г. позднее серьезно заинтересоваться археологией. Произошло это еще в 1836 г., когда после непрерывных восьмилетних занятий в губернских правлениях Ф. Н. получил нервное расстройство и по совету врачей отправился в бежецкое имение своей тещи, село Кузнецово. Здесь, прежде всего, он обратил свое внимание на остатки моря, некогда покрывавшего эту часть Тверской губ., и на уцелевшие курганы и могильные камни. Ф. Н., заинтересованный в особенности последними памятниками седой старины, предпринял тогда же ряд раскопок курганов, но в них не нашлось ничего, кроме пепла и углей. Гораздо удачнее оказались предпринятые им поиски надгробных камней. В своем имении он собрал целую коллекцию таких камней, из коих одни поразили его своеобразием формы, а другие сохранившимися надписями. Два из этих надгробий впоследствии были признаны несомненными памятниками доисторической Руси. На одном из них сообщалось о погребении некоего "Степана", имя которого было высечено дважды, по-гречески и по-славянски; на другом же памятнике иностранный ученый проф. Финн-Магнусен усмотрел сложные руны и признал его за памятник, воздвигнутый Ингваром, шведским полководцем, о котором повествует одна из Исландских саг. Сам Ф. Н. так рассказывает о своих первых шагах в области археологических изысканий: "Когда осень стала сближаться, и леса и поля, по снятии жатв, обнажились, я стал замечать какие-то пятна, инде задвинутые камнями. Они рассеяны по полям и нивам на великое пространство. На вопросы: "что это такое эти лоскутья невспаханные", крестьяне отвечали: "это, батюшка, старинные могилки, их соха не берет!". Но впоследствии, всмотревшись и разведав об этом деле, узнал я, что эти мнимые могилки суть поддонья бывших курганов, которых потом нашел я целые круговины, восторжествовавшие над временем и множеством разрушительных случаев. Следя за курганами, я нашел также многие камни — особенно любопытные — резного искусства в России". Эти-то следы жизни доисторического человека, полуразрушенные от времени, заброшенные среди болот и лесов Тверской губ., и дали возможность Ф. Н. заключить о существовании в этих краях какого-то древнего племени. Сведениями о своих находках Г. поспешил поделиться с Погодиным и П. И. Кеппеном. Последний напечатал извлечения из писем Ф. Н. о древностях в Тверской Карелии в "Журн. Мин. Внутр. Дел" 1836 г. № 3, дополнив это извлечение своими примечаниями. Статья эта была встречена с живым интересом тогдашним ученым миром и перепечатана в ряде изданий. Вскоре и сам Ф. Н. поместил в "Журн. Мин. Народн. Просв." новую статью под заглавием: "Мои заметки о признаках древнего быта и камнях, найденных в Тверской Карелии" (она же, значительно дополненная, перепечатана в "Сборнике Об.-ва Ист. и Древн. Российских", т. I, 1837 г., а также в "Русском энциклопедическом лексиконе"). Большинство научных догадок, высказанных тогда Ф. Н. относительно происхождения и значения этих памятников старины, впоследствии нашли подтверждение в дальнейших открытиях археологии. Но разумеется, наряду с правдивыми догадками в его статьях встречались и гипотезы, отвергнутые наукой в более позднее время. Так, напр., ряды камней, разбросанных по равнине Тверской губернии в одном и том же наклонном положении, Ф. Н. считал памятниками, тогда как в настоящее время они признаны эрратическими валунами. В одной из своих статей по поводу археологических находок Ф. Н., не ограничиваясь достигнутыми в то время результатами по части обследования древнего быта России, выступил с предложением, адресованным к Обществу Истории и Древностей Российских, вступить в переговоры с губернаторами, губернскими статистическими комитетами и частными лицами об организации всестороннего исследования сохранившихся памятников и народных преданий. Намечая план подобного исследования, Ф. Н. предлагал обратить преимущественное внимание на запись преданий и составление описаний, снимков, рисунков и чертежей старинных насыпей, курганов, заветных деревьев, камней, имеющих в народе особенное прозвище, городищ, ям, колодцев и т. п. Между прочим, Ф. Н. обратил внимание на важность для целей археологии старинных названий пустошей, урочищ, оврагов и ручьев, в большинстве никому неизвестных, кроме местных жителей, но хранящих в себе воспоминания о прошлых судьбах данной местности. Ввиду этого Ф. Н. рекомендовал собирать и записывать названия этих мест при содействии землемеров и корреспондентов. Вместе с тем он предлагал Обществу Истории и Древностей Российских выступить с пропагандой идеи устройства "местных музеев или хранилищ древностей", куда бы могли доставляться все находки, обнаруживаемые в пределах губернии. Все это дает возможность признать за Ф. Н. Глинкой почин в серьезной постановке дальнейших археологических изысканий. И действительно большинство его указаний и вопросов позднее были включены в инструкции для раскопки курганов. Заслугой Г. перед русской наукой остается и его собственный почин в деле описания найденных им памятников и указаний на важные следы древнего исчезнувшего быта. Пылкая фантазия поэта подсказывала ему, что "может быть, когда-нибудь история или догадливость ученых опрыснет живою водою эти признаки и знаки древности", и сам своими хлопотливыми изысканиями и описаниями открытых им памятников позаботился о том, чтобы приблизить это время торжества науки. В уважение поднятых Ф. Н. Глинкой археологических вопросов Московское археологическое общество избрало его 28 апреля 1869 г. своим действительным членом. Г. принимал также близкое участие в устройстве в 1872 г. археологического отделения при Тверском музее, содействуя этому предприятию своими трудами и пожертвованиями, а также в раскопках, производившихся в самой Твери (на месте бывшего древнего монастыря Федора Стратилата и близ Троицкой церкви). В 1872 г. в музее помещен по ходатайству Губернского статистического комитета портрет Г., чтобы сохранить о нем светлую память.
Научная и литературная деятельность Ф. Н. почти совершенно закончилась к концу 60-х годов, хотя он и продолжал время от времени выступать и в печати с патриотическими стихотворениями и являлся довольно усердным вкладчиком "Денницы" и "Киевлянина", но даже самое крупное из его стихотворных произведений, появившихся после переселений в г. Тверь — "Мальчик в лаптях и нагольном тулупе"... ни по содержанию, ни по форме не напоминают уже о его прежнем таланте. В 1877 г. Г. напечатал по случаю объявления войны Турции патриотическое стихотворение: "Уже прошло четыре века", где он вспоминает предсказание об освобождении Константинополя Белым Царем. Но оставаясь подвижным и полным энергии, Г., несмотря на свой преклонный возраст, продолжал до самой смерти принимать участие в общественных и благотворительных делах; он продолжал также весьма живо интересоваться общественными и научными вопросами, постоянно следил за новостями и открытиями в области исторических наук, а также и за политической жизнью, испещряя пером получаемые номера газет. Храня в своей памяти летопись почти целого столетия, Ф. Н. был всегда интересным собеседником и знакомил других с разными эпизодами своей богатой событиями жизни. Живя в провинции, Г. продолжал и там вести образ жизни петербуржца, поздно начинал свой трудовой день и заканчивал его в 5—6 часов утра. Владея довольно значительным состоянием, Ф. Н., если и не вел роскошного образа жизни, то, во всяком случае, ни в чем себе не отказывал. Еще при жизни он укрепил за своими наследниками более 4000 десятин земли и столько же оставил им после смерти, не считая домов и капитала. Глинка редко отказывал в помощи нуждающимся, хотя быть может и не был особенно щедр в этом отношении. Интересно, между прочим, его отношение к своим крестьянам. Случайно получив большое имение, перешедшее к нему от родственников жены, он стал вдруг крупным помещиком, располагая почти тысячью душ крестьян и 12000 десятин земли, населенной по преимуществу карелами. Имение это находилось прежде в дворцовом ведомстве, а в 1797 г. было пожаловано адмиралу И. Л. Голенищеву-Кутузову. Первоначально Г. предполагал после смерти предоставить своим крепостным свободу, но осуществить этого ему не пришлось, так как свободу крестьяне получили еще задолго до его смерти. Зато отношения самого Г. к крестьянам с годами сильно изменились. Тревоги и опасения, возникшие в помещичьей среде вслед за появлением манифеста 1861 г., подчинили себе и Ф. Н., который в одном из своих стихотворных посланий к генералу A. Э. Циммерману писал в мае 1861 г. по этому поводу:
Бог знает, из нависшей тучи
Какая вылетит беда,
Когда пойдут на спор кипучий
Кулак, топор и борода.
Г. в такой мере разделял эти опасения, что готов был верить, будто "целый дом поднять на вилы готов разнузданный мужик".
При составлении уставных грамот Г. предложил своим бывшим крепостным купить у него все имение на весьма льготных условиях, а именно выплачивая ему в течение 30 лет по 1 рублю годичного оброка с десятины, но сделка эта не состоялась, так как крестьяне предпочли ограничиться получением узаконенных наделов. Впоследствии, впрочем, у Ф. Н. отношения с крестьянами снова стали довольно миролюбивыми. Часто случалось крестьянам обращаться к Г. с просьбой о прощении оброчной недоимки, и Ф. Н., после более или менее продолжительного увещевания, прощал недоимку, поступая следующим образом: сначала он заставлял крестьян молиться у себя в моленной, и затем приказывал вынуть икону из киота и посмотреть, "не послал ли им Бог чего за усердную молитву", в иконе крестьяне всегда находили требуемую сумму, которую и вносили старосте для уплаты оброка.
По общим отзывам Ф. Н. сохранил до самой смерти здравый ум, общительность и вообще все черты характера, которые позволяли ему сохранить связи и добрые отношения с современниками. Только за два года до кончины он стал видимо дряхлеть; зрение его, между прочим, к этому времени настолько ослабло, что сам читать он уже не мог. Но вместе с тем необходимо отметить, что, являясь одним из ветеранов русской литературы 20—30-х годов прошлого столетия и будучи заброшен долгой жизнью в 60—70-е годы, Ф. Н. не мог не чувствовать в это время своего одиночества и отчужденности от новых общественных настроений. Когда в 1866 г. Общество любителей российской словесности устроило публичное заседание по поводу пятидесятилетия со дня избрания кн. П. А. Вяземского и Ф. Н. Глинки в члены Общества, Ф. Н., не приняв лично участия в этом торжестве, в письме на имя председателя Об-ва, между прочим, сам подчеркивал, что он "как-то нечаянно... поставлен был от круга литераторов и в отношения, недружившие литературе". Далее, поэт говорил, что "бури жизни не сломили бы и позднее упорные стремления к прекрасному, но оно ослабевало и улеглось глубоко на дно души, когда едва ли не развенчанная поэзия уступила место, конечно, почтенной, но вместе и угрюмой прозе"; "теперь причисленный к заштатным городам литературы, — писал он, — я в тиши и уединении гляжу издали на развитие кипучей жизни и радуюсь за новых деятелей в литературе и обществе". Есть указания, что даже и в более раннюю эпоху, а именно почти с 40-х годов Г. был довольно неприязненно настроен против течений своего времени. По этому поводу кем-то были даже сочинены стихи, носившие характер эпиграммы, в которых супругам Г. вменялась ненависть к западу и проклятие Гегеля. В частности, что касается отрицательного отношения Ф. Н. к нашему западничеству, то оно несомненно проскальзывало у него и в литературных его произведениях. Многие взгляды Г. на русскую жизнь, в особенности то уважение, с каким он относился к старому русскому быту, находя в нем много светлых сторон, скрытых под наплывом чуждых нам понятий и обычаев, — очень приближают его к направлению старых славянофилов. Во всяком случае он безусловно отрицательно относился к подражанию Западной Европе, видя в нем пустое и вредное обезьянство, лишь мешающее естественному развитию нашей народной жизни. Так, в одном из неизданных стихотворений Г., говоря о присущей русской интеллигенции подражательности, саркастически замечает, что мы, напрягая усилия "стать с Европой наравне", не раз уже обожгли крылья и "жар чужой гребем руками, а каштаны отдаем".
Умер Г. на 94 году жизни 11-го февраля 1880 г. и был погребен в Желтиковом монастыре, близ Твери. При погребении ему, как имевшему золотое оружие, отданы были воинские почести.